Поиск

Цыганский барон, или "лишние" люди

01.10.2010 17:06
Автор: Сергей Куклев
Этого человека мне представили как цыганского барона, «разводящего» локальные цыганские проблемы. Поэтому я не без некоторого трепета ожидал встречи с ним. Рандеву состоялось ранним утром в салоне автомобиля. Не было ни повязок на глаза, ни запретов на включение диктофона.
Цыганский барон, или "лишние" люди*
не наше

Этого человека мне представили как цыганского барона, «разводящего» локальные цыганские проблемы. Поэтому я не без некоторого трепета ожидал встречи с ним.
Рандеву состоялось ранним утром в салоне автомобиля. Не было ни повязок на глаза, ни запретов на включение диктофона.

   
Но внешность у Александра Максимова, конечно, совершенно каноническая: золотозубая улыбка, постоянный прищур черных глаз, черная же шелковая рубашка с расстегнутым воротом. Увидишь – не ошибешься. Но что-то было не то. Речь хорошо поставлена, и только редкое «понял, брат?» придает ей оттенок субкультурности. А в остальном – никакого «айнанэ». Человек не таков, да и повод не тот…

Мифотворцы

- Понимаешь, Сережа, - начал Александр Леонидович, едва машина тронулась, - за 500 лет, в течение которых цыгане живут в России, не было принято ни одного закона, облегчающего им жизнь. Я сейчас тебе покажу, как живут цыгане. Понял, брат?

Я знал, что предстоит встреча с той самой цыганской обыденностью, в которой нет красных кушаков, гарцующих коней, «гитары – не настроишь, и песни – ни черта не разберешь». Но пока мы ехали на север Челябинской области, все-таки говорили больше о романтике, которой, к слову, осталось совсем мало.

Максимов попросил не называть его «бароном». Да, он происходит из очень уважаемого древнего цыганского рода, живущего на российской земле несколько поколений. Да, к нему обращаются, как к старшему, за советом.

- Но вообще, Сережа, все это выдумки, - говорит мой собеседник. – Многое о цыганах – это выдумка и миф. На самом деле существует лишь цыганский суд. Вот на него меня обязательно зовут. Суд древний, как сами цыгане, и остался в том виде, в каком был.

Самое страшное для нас наказание – это быть изгнанным из нашей среды. Изгнанника не пустят в дом, не помогут и не заговорят с ним. Для своих - чужой, для остальных – вор, а то и хуже. Некуда податься такому человеку, между двух огней он. Мы сами – изгнанное из Индии племя магов и предсказателей. И поэтому единственная ценность для нас – собственная честь и верность своему народу.

Высокопарные слова, скажете вы. И будете правы, но... По России рассеяны чуть более миллиона цыган. Есть среди них и войсковые генералы, и выдающиеся ученые, но подавляющее большинство дремуче безграмотно. И если лет сто назад это было простительно, то сегодня этот факт автоматически отбрасывает их на обочину жизни.

Мы брезгливо сторонимся кучек галдящих женщин у вокзалов и рынков, смотрим в сторону, едва услышав: «Позолоти ручку, дорогой». В таких условиях ничего цыганам не остается, кроме как надеяться на свою природную изворотливость, на помощь от своих и от Бога.

Цыгане чрезвычайно религиозны. Александр Максимов, к примеру, видит миссией своей жизни изучение Священного Писания и написание религиозных стихов. Он, конечно, исключение. Закончил Высшие литературные курсы в Москве, пишет вполне профессионально и даже выпустил один стихотворный сборник.

Второй на подходе. Другие веруют истово и с детской непосредственностью, обусловленной все той же дремучестью. Есть цыгане-христиане, есть приверженцы ислама, немало буддистов. Они впитывают в себя, как степная земля дождь, религию той страны, где сумели остановиться и ассимилировать.

Мужские слезы

…Наша машина остановилась у покосившегося дома в поселке Казанский. Дом цвета пыли, окна почти уже ромбической формы, несуществующие форточки заткнуты тряпьем. За забором виден заросший полынью с человеческий рост огород. Во дворе устало лает привязанная собака с какими-то лохмотьями вместо поводка.

- В дом заходить не советую - запах, - закуривая, сказал Максимов.

Но мы заходим. В комнате три на три метра низкий потолок. Он покрыт копотью, как и иконостас в углу, и приходится пригибаться, чтобы не измазаться. Две кровати с засаленными одеялами.

Стол, одна табуретка и русская печь. С полатей свисает голова черноглазой девчушки. На кровати у входа сидит женщина неопределенного возраста с разбитым лицом. На другой кровати – старик. Из его порванных носков, как птичьи лапы, предательски выглядывают загнутые черные ногти.

Старика, которому, как выяснилось, чуть за 60, зовут Александр Скачуков. Окровавленная женщина – его жена Любовь, а то, что лицо разбито, – неудивительно, упала она.

Ведь оба старика парализованы. Ходят с огромным трудом, а Александр говорит внятно только в редких случаях. Сегодня явно не тот день. «Ммм… я… нет ничего… ууу…» - мычит он и от бессилия плачет.

«Он говорит, что нет у нас ничего», - переводит Любовь каким-то каркающим шепотом. «А… а…» - подтверждает, вытирая слезы, ее муж. Это я вижу. Из еды – только хлеб и вода. Из одежды – то, что на себе. Старики весь день держали открытой входную дверь – благо на улице было тепло, – чтобы гостей не смутить запахом в жилище. Не буду его описывать.

Девчушку на полатях тоже зовут Люба. Он внучка Скачуковых. Недавно у нее умерла мать, а отец помер - да она даже и не помнит. Ей 12 лет, и она ни разу не была в школе.

«Люба, а у тебя свидетельство о рождении есть?» - спрашиваю.

Нет, есть только бумага из роддома», - отвечает. Мать успела выучить Любу читать и считать. А в остальном – надеяться девочке больше не на что. У самих стариков до сих пор нет паспортов.

А значит и о соцзащите, и о медицине можно забыть. Скачуковых не существует. И девочки Любы не существует. Ее знают только соседи, к которым она приходит просить хлеба или картошки. А власти – не знают, ведь это «лишние» люди.
Входит Александр Леонидович.

По состоятельным цыганским семьям он собрал одежду для парализованных, иначе зиму им не пережить. Передает пакеты и еду. С обвисших седых усов старого цыгана снова падают слезы. «Аибоам…» - силится выговорить он. «Спасибо вам», - привычно переводит женщина с окровавленным лицом.

«…Я прощать учусь…»

Машина разворачивается в обратную сторону. Мы долго молчим по пути на юг области.

- Вот такие теперь цыгане, - говорит Максимов. – Очень хочу обратить внимание властей на наши проблемы. Один я не смогу помочь всем нуждающимся. Нужен культурный центр, программа социальной поддержки. Но кому эти старики нужны. И молодые интереса не представляют. Сам сейчас увидишь.

Через несколько часов мы останавливаемся у еще одного цыганского дома. Во дворе почти уютно. Между двумя кирпичами тлеют угли.

- О, настоящий цыганский костер, - хвалит Александр Леонидович. – Дров много не ест, а тепло.

В доме Аллы Бычковой всегда шумно. Тут живут она, ее мать Маруся и семеро детей. Впрочем, живут – это сильно сказано. Как и у Скачуковых, только одна комната, но еще меньшего размера. Как они в ней спят? Я не знаю. Понятия не имею.

Алла занимается исконным цыганским делом – гадает.

- А чем мне еще заниматься, золотой мой? – спрашивает она. - Я ничего больше не умею. В школе закончила три класса. Муж был живой - нормально обходились, а сейчас – не знаю, что делать.

В комнатенке снуют дети. Старшие – на вид им лет по 16 – молча стоят за дверями, в разговор не вмешиваются. А младшие, чумазые и босоногие, в каких-то невообразимых обносках, грызут куски хлеба, с любопытством глядя на гостей.
 

Гадание не приносит сколько-нибудь значимого дохода. Аллу периодически ловит милиция. Штрафы, она, конечно, не оплачивает, но денег в такие дни домой тоже не приносит. Приходится со старшими детьми «металл собирать», искать на свалках проволоку и пивные банки.

- А к вам соцзащита приходила? – спрашиваю я.

- Не… - тянет Алла. – Приходили электрики, отрубили электричество за неуплату. Два дня назад приходили. А где я деньги найду? Ты расскажи про нас, а я тебе погадаю. Бесплатно, а?

Все-таки цыгане – потрясающие психологи. Стоит им окинуть вас взглядом, посмотреть в глаза да пару наводящих вопросов задать – все. Ваша биография готова. Алла рассказала и про прошлое, и про настоящее. Прошлась по будущему. И вдруг неожиданно сказала: «Ты только в Чечню больше не езди».

Откуда она узнала, что я работал военным корреспондентом? С другой стороны, оглядев корреспондента в камуфляжной майке и разгрузочном жилете (привык я так, удобно), можно было бы и догадаться... Вместо денег я все-таки дал бутылку молока. Хоть что-то - ребятишкам хлеб запить.

Я не знаю, как относиться к цыганам. Чтобы их понять, надо много соли вместе съесть. Не знаю, как теперь относишься к ним и ты, читатель. Хитроумные, необразованные, диковатые, но обаятельные – это о них. Наркоторговцы, гадальщики, воры, тунеядцы – и это тоже о них.

Есть книги молодого Горького и милицейские сводки. Есть ансамбль «Ромэн» и бухие грязные тетки на базаре. Всегда они были не от мира сего. Вернее, не от общества нашего. Бросает их из крайности в крайность. От парализованной бедности к позолоченной роскоши, из страны в страну, от преступления к наказанию. Как будто они и впрямь – «лишние» люди. Но ведь – люди…

Я говорил, что Александр Максимов пишет стихи. По праву автора хочу закончить эту статью несколькими его строфами из книги «…Я прощать учусь...».

Не суди да не будешь судим –
Это знание требует силы.
И Бог знает – я слишком раним,
Чтоб ее мне в достатке хватило.

И он знает, зачем он мне дал
Эту слабость мою и ранимость,
Чтоб я кровью, живя, истекал,
Проклиная свою нетерпимость.

И, ведомый, я шатко иду,
Коротая мне данные сроки.
И несу по судьбе, как в бреду,
Свои мысли, поступки и строки.

Ты мне душу порою студишь
Правотой, и ее я приму,
Зная, если ты меня судишь,
Значит, это угодно Ему.