Седьмой акробат летучего цирка

О Янисе Грантсе и его стихах

В нашем регионе его имя на слуху. Но странно: ни одного упоминания раньше 2006 года. Почему?

Янис Грантс провел в Челябинске несколько детских лет. Здесь же он решил обосноваться в 2001 году после многих лет жизни на Севере. Но только в ноябре 2005 года Янис все же решился отнести папку со своими стихами в челябинскую штаб-квартиру союза писателей. «Дерзость свойственна юным. А мне уже было 37 лет. Какой я начинающий поэт? Поэт к 37 годам должен состояться и умереть. Желательно на дуэли. Но можно и застрелиться», - говорит Янис Грантс о своей боязни быть осмеянным за покушение на литературу. Янису повезло: «дежурил» по союзу писателей в тот день Олег Николаевич Павлов. С тех пор Грантс называет Олега Павлова своим наставником и очень ценит дружбу с ним. Кстати, только одно стихотворение из той подборки – «Человек-тополь» – дожило до наших дней. Остальные безжалостно истреблены.

Грантс говорит, что встреча с современной поэзией оказалась ошеломляющей. Во всех своих скитаниях по Северу Янис не расставался с двумя тонкими книжками: Цветаевой и Маяковским. Думал, что они были последними…О Гандлевском, Айги, Сосноре и других современных поэтах узнал только после того, как поборол свою стеснительность и пришел-таки на заседание литературного клуба «Светунец», а потом в «Подводную лодку». «Я был восхищен всеми и каждым. Но Саша Петрушкин все равно был лучше всех – своим умением сказать в стихах главное, говоря, казалось бы, совсем о другом», - вспоминает Грантс. Почему же не пробовал найти собратьев по перу на Севере? Грантс отвечает так: «Я всегда писал стихи, но мало кому их показывал. Как только люди узнавали, что я умею рифмовать, то сразу просили написать какое-нибудь стихотворное поздравление для любимой девушки или двоюродной тети. Ценность стихов для многих именно в этом – в красивой подаче их за праздничным столом. К стихотворцам на Севере, как мне кажется, вообще этакое высокомерно-снисходительное отношение: мол, только слабаки занимаются подобными делами».

Грантс из поколения сорокалетних. Окончил школу в середине 80-х. Страну штормило, но она была еще общей и большой. Поэтому для получения высшего образования Янис поехал в Киев, где жил (и учился в двух вузах, впрочем, безуспешно) вплоть до призыва на Северный флот. Там, в Заполярье, он остался и после службы, на целых 11 лет. «Я считаю, что корни моих стихов не в Латвии, не в детстве, не на Украине. Тональность моих стихов я почерпнул в Мурманске, их произрастание – оттуда. Заполярье – суровая страна. Там мало зелени, мало солнца, каменная земля и осторожные люди. Я не смог полюбить эту страну. Но я проникся к ней глубоким уважением. Скудные рифмы, отсутствие цветастых метафор, стремление предложения закончиться на первом же слове, тревожный фон, повторы – все это родом оттуда, с Севера. Но мои стихи – об Урале. Мои герои рождаются и умирают здесь», - говорит Грантс.

О стихах Грантса написано не так уж и много. Это объяснимо: поэту за 40, а в его багаже одна-единственная книжка, да и та выпущена в 2007 году. На чем же сходятся те немногие эксперты, что вникали в поэтику Грантса? На боли. «Бывают люди особо тонкой душевной организации, которым больно от чужой боли и страшно от чужого страха. Для таких даже всемирная история — не паноптикум чужих ошибок и не увлекательное повествование, а бесконечная чужая боль. Это очень тяжело», - пишет Лариса Сонина. А вот реплика Артема Филатофа: «Объединяет большинство героев Грантса одно – острый, часто предельный опыт страдания…

Свойственная Грантсу мучительная исповедальность опосредуется и нюансируется самоиронией и обращением к абсурду». Я привкл эти цитаты Янису. «Я согласен. Но тут важно понимать, что не я герой своих стихов. Я живу себе спокойно. Стараюсь не допускать сквозняков и курить не больше одной пачки сигарет в день. Я (в отличие от своих персонажей) не страдаю. Страдания – это постоянная боль. У меня ничего не болит. Я просто не верю в счастье и называю свок состояние не-пробел-счастье. Пробел тут – главное, ведь речь идет не о постоянной боли, а об элементарном существовании без счастья. Я нисколько не кокетничаю. Счастья нет», - говорит Грантс.

Расчудесная поэтесса из Екатеринбурга Елена Оболикшта будто продолжает эту мысль, расширяя и углубляя ее. Она пишет: «Поэтический эффект поэтических текстов (да и личной харизмы) Яниса Грантса я бы не стала сводить просто к горькой иронии, экзистенциализму, а также к теме «простого человека» в ее различных стилевых мерцаниях, которые безусловно удаются автору. Здесь, за этой кажущейся простотой и очевидностью, которая сразу тащит за собой целый пласт культурологической и филологической терминологии, есть еще кое-что. Я бы сказала - развоплощение, процесс его разворачивания перед нами в тексте. Великая иллюзия очевидности.

Иной раз кажется, что текст начинается как некий анимационный фильм, где герои обозначены парой ярких деталей, как в комиксах, и все события, происходящие с ними, не кажутся такими страшными, они будто проигрываются для нас несколько утрированно и даже пародийно. Но вот через несколько строк как будто происходит нечто непредвиденное, а именно проговаривание, и в этом проговаривании вдруг выясняется, что в блоковском балаганчике льется не клюквенный сок, а настоящая кровь. Понимание это приходит не сразу – снаружи, как правило, видно только балаганчик, виртуозно разыгранный грамотно подобранными языковыми средствами (чтобы вы скорее проглотили наживку). А вот дальше вы начнете читать эти стихи совершенно другими глазами. Более того, вы, скорее всего, станете гораздо серьезнее, чем прежде».
 
 Мы сидим на кухне, пьем чай. И Грантс вдруг начинает говорить о новой книге стихов: «Года два назад очень хотелось выпустить вторую книжку стихов. А сейчас вот перехотелось. Надо еще «подкопить жирок». Издаваться за свой счет не буду. Есть в этом что-то унизительное. И просить денег ни у кого не буду. Это еще хуже. Сам себя в какой-то капкан загнал. Да и ладно. Буду писать роман».

Лирическое высказывание к сорока годам ветшает. Лирика – удел тех, кому нет и 30. Грантс в том возрасте, который считается расцветным для прозаика. И он пробует себя в прозе, жадно пишет «гениальный роман», попутно публикуя свои рассказы то в «Волге», то в «Урале» (а это авторитетные толстые журналы). Самая крупная на сегодняшний день вещь – повесть «Рулет» – только что вышла в альманахе «Белый ворон». Янис не ждет резонанса от этой публикации – таковы правила современной литературной игры: даже громкие (в потенциале) новинки не оставляют и кругов на воде. «Я не люблю в своей прозе выстраивать логические цепочки и причинно-следственные связи. Мне по душе такой подход: событие должно произойти, потому что не может не произойти. Понимаю, что это не лезет ни в какие ворота. Но на случай враждебного окружения у меня заготовлена одна цитата из замечательного современного польского писателя Анджея Стасюка. Звучит она приблизительно так: «Да не пишу я правду жизни, я пишу свои навязчивые идеи», - говорит Грантс.

Стихи последнего времени оказались вдруг сложными. Оболочка, кажется, та же: скудный словарь, бледные рифмы, нехитрые метафоры… Разница в том, что старые стихи (при желании) можно было воспринимать как одноуровневые. Можно было, конечно, в эти стихи вглядываться, искать и находить в них второе и третье дно (о чем и сказала Елена Оболикшта). Но это было выбором читателя, а не поэта. Сейчас же Грантс изначально плетет паутину из Сэлинджера и Хиросимы (стихотворение «Дрель»), а ведь там еще, по всей видимости, присутствует и социально-бытовой срез: соседи, сверлящие стены своих квартир, отлучение отца от детей и что-то еще.

То же можно сказать и о стихотворении «Зрачок»: князь Андрей из «Войны и мира», мифический (или реальный?) город Вышний Волочок и капсула, уносящая убийцу в те места, где убивают убийц. Впрочем, сам Янис только улыбается моим рассуждениям о простоте и сложности его стихов. «В 2012 году я написал пока только две стихотворные строки. Это полный «наивняк», примитив и детскость. Поэтому твое утверждение, что я двигаюсь от простого к сложному, не работает», - говорит он. И читает: «Корабли повернули на юг. / Самый первый похож на утюг».

Друг Яниса, поэт из Екатеринбурга Сергей Ивкин словно бы комментирует двустишие про утюги-корабли. Он пишет: «Если бы Янис Грантс физически существовал в Англии 60-х, то стал бы седьмым акробатом Летучего цирка Монти Пайтона. Но в России нулевых его воспринимают наследником Хармса. Янис - человек универсальный, с его тактом к окружающим он идеально впишется даже в культуру Зимбабве. В конце концов он в одиночку с нуля напишет эту самую культуру, все стихи всех классических поэтов Зимбабве. И при этом останется для окружающих чужим: слишком много вкуса, самоиронии, откровенности. Оттого Янис больше похож не на революционера, а на аристократа в отставке. По внешним признакам его стихи: пунктуация, подача, мемы и детали - продукт своего времени. По существу же Янис - герметичный бард-одиночка. Такие долго при дворах монархов не задерживаются, зато для них всегда найдется свободная кружка эля в придорожной таверне. Янис из тех поэтов, чье творчество впоследствии филологами называется «фольклором». И это большая удача, что при нынешнем Интернете у нас существует возможность идентифицировать автора».

* * *

Стихи Яниса Грантса

ДРЕЛЬ

с первой же дрелью проходит мой сон.
(сплошь хиросима –
сны мои). прыгают блюдца на восемь персон
с бешеной силой.
пляшет стена, как трухлявый забор.

[как же так вышло:
с тех самых пор и до сих самых пор
ты не звонишь мне.
не поднимаешь гудки от меня.
(сплошь хиросима –
наша любовь). бережешь от меня
сына и сына].

дрель то зачахнет, то вновь – тут как тут –
в череп вонзится.
в зеркале пыльные блики плывут,
в памяти – лица.

[что там стряслось у тебя на войне?
помнишь ли, симми?
чтоб на курорте. вот так. при жене.
чокнутый симми.
рыбка-бананка на сладкий кусок
ловится, симми?
дрель ты наставил на правый висок?
помнишь ли, симми?
солнце не кончилось! симми, смотри:
катится мимо!]

сплошь хиросима вокруг. и внутри –
сплошь хиросима.

ЗРАЧОК

убийца зафиксирован в зрачке
убитого при вышнем волочке
как при аустерлице князь андрей
лежит под вековым среди корней
убитый никуда не торопясь
как при аустерлице графский князь

седая крона траурная вязь
стал невесом убитый заплелась
такая легкость что никак ничком
и он взлетел над вышним волочком
с убийцей теплокровным на глазу
оставив тело мёртвое внизу

убийца будто в капсуле летит
в зрачке того кто им вот-вот убит
убийца плачет я же не хотел
но он махрой делиться не хотел

а капсула туда где горячей
к звезде убитых
к солнцу палачей.