"Лист Мебиуса" Олега Синицына

С Олегом Синицыным, выпустившим шестую авторскую книгу, встретился наш корреспондент Глеб Сиянин.

- Вы – автор пяти поэтических сборников. Но вот вышла шестая книга. И она – прозаическая. Значит ли это, что стихов больше не будет? Или это временная смена курса?

- Это заблуждение: думать, что стихи исключают прозу и наоборот. Они отлично ладят между собой. С прозой даже легче. Можно «накидать» план рассказа, можно изучать своих будущих персонажей ещё на этапе замысла. То есть у тебя создаётся ощущение, что ты не бессилен. Что ты владеешь материалом. Это потом оказывается, что вся твоя сюжетная линия летит в тар-тарары, что твой отточенный стиль – иллюзорен, что герои разбежались и засели по каким-то щелям. Но это потом. У прозы хотя бы есть эта обманная «податливость». А вот стихи невозможно спрогнозировать. Я, конечно, далёк от распространённого мнения, что рифмованные строчки надиктовывает кто-то сверху (этакое вульгализированное толкование тезиса Иосифа Бродского). Не нравится мне и слово «вдохновение». Мне нравится слово «импульс», нравится слово «волна». Я получаю импульс, ловлю волну. Пишу. Не мне диктуют – я пишу.

- Получается, что от замысла до первого бумажного экземпляра автора и его героев ждут непредвиденные изменения? И всё же –  как называется книга? В каком она написана жанре? Какое у неё…настроение?

- Это повесть. Называется «Лист Мёбиуса, или Почему ездить поездом я люблю больше, чем летать самолётом». Когда я говорил о том, что замысел претерпевает существенные изменения, то имел ввиду, что воплощение задуманной тобой истории – это непростое дело. Евгений Онегин получился у Пушкина совсем другим. А Ильф и Петров хотели сделать Остапа Бендера эпизодическим персонажем. Вот и в моей повести многое поменялось по ходу развития сюжета.

- Лев Толстой когда-то сказал: «Главная мысль романа «Война и мир» - мысль народная». А Вы одним словом могли бы сформулировать мысль своей повести?

- Я знаю о «мысли народной», но не помню контекста. Тут очень важен контекст. Думаю, классик имел в виду не то, что хотите услышать Вы. Ваш вопрос можно переформулировать так: «Скажите одним словом, о чём Ваша повесть?» А Лев Николаевич не пытался свести четыре тома в одно слово. Он как бы говорил: я думал о народе, я писал для народа. Народ воюет, а не Наполеон с Кутузовым. Народ, а не Пьер Безухов, находится в нравственном поиске. И тому подобное. Наверное, так…

- Хорошо. Расскажите всё-таки немного о повести.

- В книге несколько сюжетных линий. Несколько идей. На первом плане, пожалуй, философский посыл: мы движемся по одному замкнутому кругу, не можем вырваться. Человек, творящий и фантазирующий, создаёт свои миры, которые живут самостоятельной жизнью. Этими мирами подпитывается вселенная. Главный философский персонаж повести – это пожилой человек Иван Григорьевич. Живёт себе в сторожке прямо у железнодорожных путей, внешне ничем не примечателен. Однако это такой связующий персонаж. Он связывает воедино и времена, и других героев.

Помимо этого в повести много приключений, ведь главный герой молод, непоседлив, влюбчив.

- Вопрос, можно сказать, провокационный: Вы – автор. Вы потратили уйму душевных сил, вывернули себя наизнанку. У Вас полгода ушло на эти 200 печатных страниц. Книга появилась и – резонанса нет. Прессы – нет. Жарких споров – нет. Каково это, быть автором «прозёванной» книги?

- Начну с последнего. Книга вышла ограниченным тиражом. Что называется – для своих. Обычно какие-то главы, куски обсуждаются до того, как «отольются в металле». В этот раз я поступил по-другому. Сначала – книга. Потом обсуждение. Правка, если потребуется. И – второй, полномасштабный тираж. К сожалению, по финансовым причинам вторая часть плана сорвалась. Так что сами собой отпали провокационные, как Вы выразились, вопросы. Хотя я могу порассуждать об этом.

- Хорошо. Сорвался Ваш великолепный двухступенчатый план. Вы не чувствуете, что всё это было затеяно зря?

- Ни в коем случае. Знаете, я Вам открою один личный секрет: при работе над текстом я не выворачиваю себя наизнанку. Я читал дневники Виктора Петровича Астафьева. Он пишет приблизительно так: сколько же крови, нервов, лет жизни отняли у меня эти страницы? Сколько же сил на них ушло? Почти в том же ключе рассуждает легендарный поэт из Екатеринбурга Андрей Санников. Он считает, что каждое стихотворение – это подвиг. Я же не хочу ежедневных подвигов. Я не хочу, чтобы творчество стоило мне крови и нервов. Я хочу творить…легко. С удовольствием. Я так и делаю. При этом оба автора, приведённые мною в пример, нисколько не лукавят. Творить через боль и отчаяние – это дорогого стоит. Литературные заслуги Виктора Петровича и Андрея Юрьевича неоспоримы.

Открою Вам и второй секрет: челябинские авторы (и я – не исключение) вообще не привыкли к шумихе вокруг своих имён. Так что на особый резонанс я и не рассчитывал.

- Не обидно?

- Тут слово «обидно» не подходит. Я вообще не привык (если речь о моей повести или стихотворном сборнике) кого-то упрекать в том, что книга «не зазвучала». Пиши так, чтоб зазвучала.

- То есть Ваш литературный рост не закончен? Вы ещё имеете потенциал?

- В Вашем вопросе какая-то ирония проскользнула. Ну да ладно. Я знаю, что не исчерпал себя. Знаю, что будут ещё и стихи, и проза. Пьесу вот хочу написать. Вижу я и авторов–побратимов. Мне тут шепнули, что у нас много общего с пермяком Алексеем Ивановым. Кто-то даже обронил: «Книгу «Географ глобус пропил» мог бы ты написать». Да, Иванов широко известен. И Бажовская премия ему присуждена, и на международные книжные ярмарки его зовут. Я, конечно, такими регалиями похвастаться не могу. А вообще мне нравится девиз классика советской литературы Анатолия Рыбакова: «Чтобы написать – надо писать». Я мало пишу. Причина моей «нераскрученности» отчасти в этом. Не только, но и в этом – тоже.

- Что ж, пишите Вы не так много, как хотелось бы. А с гитарой по-прежнему дружны? Поётся Вам?

- За последнее время я написал несколько новых песен. Удачных, считаю я, песен. Недавно прошёл концерт «День защиты лабораторных животных». Совместный концерт с екатеринбургской певицей Еленой Оболикшта. Лена и поэт замечательный, и композитор многогранный. Мы вообще сейчас стараемся вместе выступать. Новый формат пробуем. Я подыгрываю ей на бас-гитаре. Она расцвечивает своим бэк-вокалом мои песни. Какая-то новая жизнь появилась у старых композиций. А новые даже пишутся, кажется, с таким прицелом – под дуэт. Приглашают меня по-прежнему часто и в разные места: при малейшей возможности Елена присоединяется. На концертах мы чередуем её репертуар и мой. Некоторые композиции записали недавно на профессиональной студии. Планируем создать совместные песни. Чья там будет музыка, чьи тексты – второстепенно. Главное: это будут наши песни.

- А Ваш бунтарский литературный клуб «Подводная лодка» по-прежнему делает погоду в творческой жизни города?

- Мы живём на Урале. В глубинке. Тут небо должно на землю упасть, чтобы кто-то сказал: да ведь они делают погоду!

- Подождите. Мы так мыслей не соберём. Давайте тогда про глубинку. Во всём виновата Москва?

- Москва вообще ни причём. Но если хотите знать: я не поддерживаю «разжигателей войны», то есть тех, кто постоянно говорит о сопротивлении, о давлении, о неравенстве. Пол-Москвы, творческой Москвы, родом из Челябинска. Речь о другом: в столице каждое слово, сказанное по-новому, вдруг становится событием. Первый пример, который пришёл сейчас на ум – это Борис Рыжий. В Свердловске его считали крепким середняком. И тут Москва его заметила. На парня обрушилась настоящая слава.

А в Челябинске живёт Виталий Кальпиди. Его стихи переведены на многие языки мира. Сейчас вот выйдут антологии современной русской поэзии на итальянском и испанском языках. То есть в Риме и Мадриде о Кальпиди знают, а в родном городе – нет.

-Примеры с Рыжим и Кальпиди хороши, конечно…Но их-то все знают.

- Дело ведь не в том, что не знать такого-то и такого-то просто неприлично. Не срабатывает цепочка: это – моё культурное достояние. Это – моя родина. Это – мои корни. Это – я.

Если же говорить о «Подводной лодке», то надо отметить: сначала Александр Петрушкин переехал в Кыштым. К сожалению, умер Дмитрий Кондрашов. Это – системообразующие люди клуба. Вокруг Саши всегда крутятся какие-то юные дарования. Дима был тонким ценителем и знатоком поэзии. Клуб, конечно, выполнил какие-то первичные задачи. Некоторые литераторы состоялись в прямом смысле слова. Яниса Грантса с удовольствием печатает и Красноярск, и Москва (опять эта Москва!). А прямо сейчас, в эти недели и дни, Янис помогает Виталию Кальпиди (опять Виталий Олегович!) в составлении третьей Антологии уральской поэзии. Дело весьма важное.

Пожалуй, в «Подводной лодке» по максимуму раскрылся талант Натальи Деревягиной. Но Наташа сделала выбор: она больше времени уделяет семье и работе. Активная фаза творчества у неё, как мне кажется, осталась позади. А молодёжь не совсем оправдала мои надежды. Пожалуй, только Юлия Федотенко выросла из «подростковых всхлипов». Её стихи – прочувствованны и проникновенны. Шикарная и волнующая поэзия.

Вова Тарковский и Никита Чубриков, возможно, ещё реализуются. Им бы я посоветовал меньше думать о лаврах. Они очень зависимы от чужого мнения, ранимы и мнительны.

Да, после шести лет активной работы вживую, клуб переместился на виртуальную площадку. Вконтакте создана группа. Ограничений нет. Вступили уже больше 50 человек. Конечно, нет живого обсуждения, но есть – письменное. Есть интерес. Надо, конечно, думать, как поддерживать этот огонь. Но в целом такой вариант сейчас – наиболее оптимален. Возможно, в будущем мы опять соберёмся на девятом этаже офисного здания по улице Либкнехта, дом №2.