Поиск

Юлия Литвиненко: Меня судят за тон публикации

15.09.2017 15:37
Автор: Сергей Шумаков
Уроженка Челябинской области, известная уральская журналист-расследователь Юлия Литвиненко стала фигурантом громкого уголовного дела о клевете. Заявитель, герой ее материалов, экс-генпрокурор России Юрий Скуратов оказался недоволен публикациями и начал суд с журналисткой. О своем уголовном деле и творчестве Юлия Литвиненко рассказала в интервью «ЧелябинскСегодня».
Юлия Литвиненко: Меня судят за тон публикации*
не наше
– Юлия, расскажи суть уголовного дела в отношении тебя. В чем тебя обвиняют и как ты сама оцениваешь происходящее?

– Я нахожусь под подпиской о неразглашении и не имею права разъяснять то, что мне стало известно в ходе расследования. Нам повезло с судом: я не согласилась взять ответственность за уголовное дело. В нынешнем виде это будет означать посмешище, обвинение совершенно неконкретизировано. Мне в вину ставится заголовок, подзаголовок и скомпилированная фраза из текста, якобы, этим я оклеветала, поставила его в уничижительный ряд. Меня судят за тон публикации, в этом и состоит клевета. Судья отправила дело на доработку, прокуратура, разумеется, с этим не согласилась, это брак в их работе. Следующая инстанция должна ставить точки, принимается дело судом или будет возвращаться. Дело сейчас рассматривается районным судом в Екатеринбурге.

– Ты можешь назвать заявителей, героев публикации?

– Это не секрет. Экс-генпрокурор РФ Юрий Скуратов, который очень обиделся на то, что мы сказали, обиделся на то, что знали все. «Прокурорская» фирма Скуратова работала, говоря, что они могут порешать все, что угодно. По сути, там нужно возбуждать уголовное дело.

– Была ли реакция правоохранительных органов на эти публикации?

– Нет, никакой. В ходе моего расследования были выяснены подробности, была назначена какая-то проверка, но результатов ее мы не знаем. И даже не знаем, проводилась ли она. Она должна была проводиться органами следствия, районным отделом МВД Екатеринбурга.

– Насколько твое дело прецедентно?

– Чтобы сразу же возбудить уголовное дело на журналиста, сразу же фигурантное, это беспрецедентно совершенно. В прокуратуре заявили о том, что просим провести проверку в начале декабря, в этот же день была назначена лингвистическая экспертиза текста, и как только результат пришел, тут же было возбуждено уголовное дело. Самое опасное для нас, журналистов, в том, что я писала этот текст, перекрытая бесчисленным количеством документов. Если я называла кого-то рейдером, у меня на руках был вступивший в силу обвинительный приговор. В статье я не бросалась словами на ветер, каждое слово было выверено. Мало у кого из журналистов было два тома документов. И тем удивительнее, что я попала под уголовное преследование. Вопрос, а как работать, когда нет документов? Когда пишем на каком-то зыбком основании мы пишем, и тексты выстреливают? За этот год я написала более двухсот текстов, и он бы потерялся. Если бы реакция Юрия Ильича, никто бы не вспомнил про текст. А так, этой публикацией, мы завод спасли, владельцев зовут на выставки.

– Удавалось ли тебе пообщаться со Скуратовым?

– Нет. Я делала такую попытку. Я позвонила в его приемную, меня не соединили. А потом, после возникновения дела, какой смысл общаться?

– Предлагалось ли сторонами подписать мировое соглашение?

– Можно сказать, что нет. До того, как в мае в агентстве были обыски, а дело длится с декабря, никаких конкретных предложений адвокатам не поступало. А позже нам предлагали, чтобы мы признали свою вину и заплатили Скуратову денег. Адвокат даже не стал обговаривать сумму, это неприемлемо.

– Каковы твои прогнозы, чем это все закончится?

– Наш российский суд — самый гуманный суд в мире. Я сразу же вспоминаю анекдот: «Ты мог бы осудить невиновного? Ну как можно, мы же стоим на страже закона. Нет, осудить не могу, а условный дам». Мы ничего не можем предполагать. По нашим ощущениям, дело не должно было дойти до суда, у меня был пройден детектор лжи, который говорит, что у меня не было умысла на клевету. И сейчас ничего непонятно. Скажу одно, что обвинение у меня представляет подполковник прокуратуры и начальник отдела гособвинения Свердловской областной прокуратуры. Как будто я маньяк, и меня поймали над трупом. Складывается ощущение, что та сторона, прокуратура, придает делу большое значение. Уголовное дело с клеветой — это очень смешно, говорить о разрушенной репутации абсурдно, хотя репутация этого человека была разрушена 18 лет назад.

– Отразилось ли это преследование на твоем творчестве, на темах, которыми ты занимаешься?

– Никак, собственно. Оно идет как будто в фоновом режиме. Я не стала выбирать темы осмотрительнее. Хотя некоторым темам говорю «нет», отдаю их коллегам. Единственное, что я научилась, это обходить острые углы. Будь в тех текстах помягче выражения, там не к чему было прикопаться.

– Как отреагировал работодатель и журналистское сообщество на этот конфликт? Была ли поддержка с их стороны?

– Работодатель сразу же предоставил мне очень сильного адвоката. Журналистское сообщество очень сильно меня поддерживает. Дело идет настолько долго, боюсь, что оно всем надоело. Одна история, когда дело передано в суд — это новость. А сейчас процесс затянут, и если суд состоится, то журналистское сообщество будет писать. На самом деле в такой ситуации мог оказаться любой журналист. Просто потому что сказал, что все знают, но никто не хотел говорить. А это и есть работа журналиста.

– Обращалась ли ты за защитой в общественные организации, в Союз журналистов, например?

– Мы к ним обращались, они сказали: «Да, если нужно, мы поддержим». Сама история в том, что никто не понимает, когда она нужна, эта поддержка. Я пытаюсь отслеживать все передвижения по своему делу. Но я под подпиской о неразглашении. И даже сейчас не уверена, что не наговорила лишнего. Я не имею права рассказывать то, что стало известно в ходе расследования. Приходится говорить общими фразами о своем деле.

– Можешь ли дать советы и рекомендации для коллег, которые занимаются острыми коррупционными темами?

– Писать максимально обтекаемо. И чем больше документов, тем лучше. Это никому никогда не повредит. И триста раз подумайте, оно вам надо или нет. У меня была неделя, когда я адвоката видела чаще, чем своих детей.

– Какова твоя оценка тем новеллам, которые регулируют деятельность СМИ, в частности, закон о забвении?

– Я против этого закона. Одна из приятных особенностей интернета в том, что он ничего не забывает. А неприятная особенность — мы перестали вести архивы. Спроси у нас, что происходило 5-7 назад, то мы просто не вспомним, если под рукой нет гугла. Право на забвение — это очень плохое право. Деньги будут брать, чтобы сначала написать плохо, а потом другие агентства будут платить, чтобы стереть написанное плохо. Читатель от этого точно не выиграет.