Южноуральские староверы

Именно окраинное положение южноуральского казачества относительно традиционно сверхгибкого российского центра, по мнению многих серьезных историков, стало определяющим фактором для сохранения в его среде дореформенного варианта восточного православия. Даже жесточайшие репрессии, неоднократно применяемые к уральским казакам за их религиозные убеждения, не приводили к ожидаемому результату, а только укрепили в них вольнолюбие и жертвенную преданность традиционному жизненному укладу.

Николай Михайлович Чернавский, известнейший южноуральский историк церкви, не принявший, впрочем, предложенного ему сана, основатель челябинского архива, еще в 1900 году писал о нашем регионе: «Староверие здесь не было явлением, занесенным извне, а существовало изначально как органическая форма религиозного миросозерцания казаков: «в то время как… на Руси были введены однообразные и новоисправленные обряды и книги, уральские... казаки продолжали жить обычаями и обрядами старины XIV столетия, унаследованными от предков, считая их как бы святынею, отступать от которой казалось изменою и грехом». Особый интерес представляет хранящийся в Объединенном государственном архиве Челябинской области личный фонд историка Чернавского (Ф. Р-874). В нем собрана уникальная коллекция материалов по истории южноуральского старообрядчества, а также глубокие размышления ученого по поводу этого феномена.

Считается, что именно Чернавский правильно отразил специфику исторически сложных взаимоотношений между официальным православием и староверием на Южном Урале. Опасность со стороны старообрядчества, как считал этот ученый, исходила из организации альтернативных официальной церкви форм, из враждебных действий по отношению к государству… Проблематика взаимоотношений старообрядцев с государством, в том числе и протест против существовавших общественных отношений, нашла свое место и в трудах еще одного дореволюционного исследователя Южного Урала – Владимира Николаевича Витевского, много писавшего о социальном протесте старообрядцев, их антимонархической позиции.

Православный миссионер Оренбургской епархии М.Головкин также всегда отражал уральское старообрядчество как форму социального и религиозного протеста, а православие в прошлом – как форму идеологического принуждения казачьего населения.

В своих исследованиях М.Головкин особо выделял особую роль староверов в освоении Южного Урала. Он подчеркивал связь между священнослужителями официальной церкви и помещиками, где официальное православие выступало как идеология духовного порабощения, что, в свою очередь, сильно подрывало его авторитет в глазах крестьянства, желавшего «воли и независимости от помещиков и от духовенства». По его мнению, старообрядчество именно поэтому стало постепенно заполнять эту возникшую духовную нишу.

Приверженность уральских казаков к расколу подтверждают как многие авторские исторические свидетельства, так и более поздние архивные материалы. Так, в «Отчете Оренбургской губернии за 1832 г. по части Департамента полиции исполнительной» говорилось: «...казаки Войска Уральского все вообще с женами и детьми суть старообрядцы». Даже, согласно данным 1872 г., старообрядцев в Уральском казачьем войске было больше, чем приверженцев официального православия: 46 347 и 32 062 человек соответственно. При этом надо признать, что Оренбургское казачье войско, возникшее позже Уральского (1748 г.) и сформированное в основном из пришлого элемента, было менее однородным в конфессиональном плане, старообрядчество уже не играло в нем доминирующей роли.

Чернавский ссылался на крайне любопытный документ, в котором была описана ситуация, ярко иллюстрирующая отношение населения Челябинской крепости к официальной церкви. Из донесения оренбургского губернатора, сенатора князя Абрама Путятина Исетскому воеводе Федору Хрущеву следует, что заложенная в 1748 г. в крепости Челябе каменная церковь «за неудачею к работе людей» даже в 1764 г., и через 16 лет, не была построена, и причина тому называлась известная: «понеже тамошние казаки находятся уклоненными в раскол, то статься может, что они к строению той церкви не усердствуют».

В 1853 г. с целью ограничения влияния старообрядцев среди казаков был даже запрещен прием в Оренбургское казачье войско «раскольников» из податных сословий. В казачьих военных ведомствах (Уральском и Оренбургском) к этому времени уже существовала налаженная система контроля над конфессиональной принадлежностью личного состава войск. Ежегодно в губернскую администрацию предоставлялись так называемые «Ведомости о движении раскола», где помимо общего числа старообрядцев в казачьем сословии по уездам и отдельным поселкам приводились статистические сводки об их прибытии и убытии («движении»). При этом выделялись графы, где отмечались естественный прирост (рождения и смерти), смена религиозных убеждений (отклонение в раскол или переход в официальное православие), брачные связи, переселение в другие места (миграции, побеги, высылки в арестантские роты), вновь обнаруженные, не известные ранее властям старообрядцы. Существовал раздел с указанием ошибок предыдущих отчетов. Такие ведомости обладали высокой информативной ценностью, однако сохранились в далеко не полном объеме и представляют собой довольно разрозненный материал.

Магнитогорский ученый Николай Федоров утверждает, что анализ подобных документов показывает, что во второй половине XIX века имело место даже постепенное увеличение числа старообрядцев. Темпы его были, правда, невелики, однако отсутствие спадов свидетельствовало об определенной стабильности позиции, занимаемой старообрядчеством. Прирост, помимо естественного фактора, обуславливался переселениями, миссионерскими успехами старообрядцев, а также обнаружением не зарегистрированных ранее приверженцев старой веры.

Особое положение старообрядчества как религии гонимой непосредственным образом отразилось на организации его церковной жизни. Если деятельность официального православия концентрировалась вокруг крупных монастырей, городских и сельских храмов, то в отношении старообрядчества вопрос стоял несколько иначе. Функции религиозных центров здесь выполняли скиты или тайные монастыри, которые, также будучи под запретом с 1745 г., подвергались постоянным разрушениям.

Скиты в дореволюционный период играли важную роль в жизни старообрядческого населения, по сути, являлись организационными и духовными центрами древлеправославия, носителями традиционных ценностей допетровской Руси. Они формировали религиозное и общественно-политическое мировоззрение старообрядцев региона, то есть были ярким проявлением народной религиозности. На сегодняшний день эта тема все еще одна из наименее изученных в отечественной историографии, значение которой все возрастает в связи с тем, что определенные проявления отшельничества, «бегства из мира» и сегодня наблюдаются в тех или иных регионах нашей страны.

В 2011 году в Челябинской государственной академии культуры и искусств была издана поистине уникальная монография доктора исторических наук Виталия Толстикова и кандидата исторических наук Николая Федорова «Старообрядческие скиты, пустынники и святые на Южном Урале». К сожалению, тираж этой книги всего 500 экземпляров и она вмиг стала библиографической редкостью.

Остатки скита староверов.